Через полчаса были в российском представительстве. Там я прожил четыре дня. Я рвался домой, но товарищи попросили подробно рассказать всё виденное и слышанное по горячим следам. На это ушло ровно четыре дня! Мне задавали разные вопросы, а я отвечал. Серьёзные дядьки то выпучивали глаза, то давились со смеху. Я объяснил, зачем притащил чёрный прибор ночного пользования...

Самолётик был небольшим, мест на пятьдесят. Оружие перед посадкой всем приказали разрядить и сдать в багаж, деньги отобрали, оставив лишь одну бумажку с ещё живым, без дырки в башке, Кеннеди. Судя по тому, как охрана обращалась с моими оставшимися миллионами, эти деньги повезут не в банк, а в печь. Знать бы такой расклад – отдал бы Григорьеву или кубинцам! Когда мы сели в кресла, нас попросили пристегнуться...

Электромобиль передвигался со скоростью семьдесят километров в час, поэтому ехал я до вечера. Меня дважды останавливали патрули, и проверяли документы. Я даже показал им свой «Ругер». Бумаги были – комар носа не подточит, оружие имелось у всех без исключения, а тупое выражение лица я натренировал ещё в Мексике...

Пуля попала в глаз, вышла из затылка, и выбила штукатурку в стене. Не откладывая в долгий ящик, я выковырял пулю и положил в карман. Потом завернул падаль в покрывало и оттащил в правую спальню. Там оказался целый гардероб из секс-шопа, стоял запах духов и резины. Я вернулся в гостиную, включил телевизор, и с полчаса тупо переключал каналы...

Эфиопы за полчаса отмыли машину от крови и мозгов бывшего владельца. Начинался мутный рассвет, и мы въехали в Новый Орлеан, когда в тумане можно было уже различать дома метров за триста. Сунулись было по одной дороге, но наткнулись на руины, перекрывшие проезд. Видимо, поперёк улицы лежал небоскрёб...

Самая гуманная в мире вашингтонская полиция убивает в год от трёх до четырёх тысяч человек, (В основном – чёрных.) даже не доведя их до участка. Это не считая переполненных тюрем, в которые садят с двенадцатилетнего возраста за такие грехи, как прослушивание у себя дома «Русского радио» или неподнятие флага над своим домом в День Независимости...

Я подумал, засыпая, что если даже сейчас умру, то это уже будет совсем другое дело. Меня похоронят мои товарищи, и все будут знать, где могила русского боёба, погибшего то ли по глупости, то ли за освобождение Калифорнии от американских оккупантов. А лежать на уважаемом кладбище под памятником с красивой эпитафией – это совсем не то, что гнить в чужом подвале...

Пока мы мозговали и так, и этак, и прикидывали, что будет завтра, и не спрыгнуть ли вниз со стены, и не броситься ли на охрану утром, и не засунуть ли временно пистолет во-он тому толстому латиносу в задницу – мексиканцы поманили нас к себе. Оказалось, что группа, попавшая сюда первой, знает много интересного...

Четверо русских в первый день ничего из того, что было предложено, есть не стали. Мы пытались с ними заговорить, но парни были жутко подавлены, в ответ только кивали головами и махали руками. Мексиканцы каким-то образом потихоньку общались с китайцами. Делали они это незаметно для охраны...

Паша откинул голову назад, глядел в небо, и был белый, как простыня. По его лицу катились капли то ли слёз, то ли пота, волосы прилипли ко лбу. Обеими руками он сдавливал ногу, сдерживая кровопотерю. Ступни у него не было, из штанины торчала белая кость, закиданная песком, клочками висело мясо, капала кровь...